Была ночь, и начиналась вьюга. Мой слух ловил какие-то странные звуки, точно тихий шепот или чьи-то вздохи с улицы проходили сквозь стены в мою маленькую комнату, на две трети утопавшую в тени. Это, должно быть, снег, вздымаемый ветром, шуршал о стены дома и стекла окон. Вот мимо окна пронеслось в воздухе что-то легкое и белое, пронеслось и исчезло, повеяв на душу холодом.

За грибами

В субботу ранним утром, еле-еле ощутимым за серой пеленою широкого, спокойного дождя, я пошел в лес за грибами. Нашелся и товарищ, молодой офицер, зять хозяйки соседней дачи, который называл меня то Володей, то Сашей, хотя меня зовут и не так, и не эдак. Его же звали Валерой. Он снабдил меня длинной офицерской плащ-палаткой, сам тоже укрылся такой же накидкой, только с капюшоном, а обулся в резиновые рыбацкие сапоги.

Зимняя ночь

Наступила ночь в лесу.
По стволам и сучьям толстых деревьев постукивает мороз. Хлопьями осыпается легкий серебряный иней. В темном высоком небе ви-димо-невидимо рассыпались яркие зимние звезды.
Тихо, беззвучно в зимнем лесу и на лесных снежных полянах.

Солнечное утро заглянуло в полуспущенные занавески одной из комнат.
Это была обширная комната. Самая разнообразная мебель и мало подходящие друг другу предметы наполняли ее. В глубине виднелась золоченая кровать с приспущенным балдахином; неподалеку от нее стоял туалетный столик, уставленный всякими причудливыми скляночками. По стенам висело несколько больших и малых картин, и между ними превосходные картины и портреты императрицы.

Родина

Много езжено по родной стране, много хожено. Среди бесчисленных человеческих поселений, больших и малых, память хранит и Маргаритовку. Сотня беленых хат, насыпанных на берегу лимана; низенькие фруктовые садики, красные точки вишен на деревьях; на плетнях развешаны рыболовные сети, натыканы горшки и кувшины.

Мать

Моя нежная и веселая мать всегда во всем мне потакала. Сколько ярких акварелей она писала при мне, для меня! Какое это было откровение, когда из смеси красного и синего вырастал куст персидской сирени! Какую муку и горе я испытывал, когда мои мрачно-фиолетово-зеленые картины ужасно коробились! Как я любил кольца на материнской руке, ее браслеты! Бывало, в петербургском доме, в отдаленнейшей из ее комнат, она вынимала из тайника груду драгоценностей. Я был тогда мал, и эти струящиеся диадемы и ожерелья не уступали для меня в загадочном очаровании иллюминациями, когда в тишине зимней ночи гигантские монограммы и венцы, составленные из цветных электрических лампочек — сапфирных, изумрудных, рубиновых, — глухо горели над карнизами домов...

Осенний сад

С конца сентября сады пустели, погода, по обыкновению, круто менялась. Ветер по целым дням рвал и трепал деревья, дожди поливали их с утра до ночи. Иногда к вечеру между хмурыми низкими тучами пробивался на западе трепещущий золотистый свет низкого солнца; воздух делался чист и ясен, а солнечный свет ослепительно сверкал между листвою, между ветвями, которые живою сеткою двигались и волновались от ветра. Холодно и ярко сияло на севере над теплыми свинцовыми тучами жидкое небо голубое, а из-за этих туч медленно выплывали хребты снеговых гор-облаков.

Папин цветок

Маленький Тема, бледнолицый, с широко раскрытыми глазами, стоял перед сломанным цветком (это был любимый папин цветок), и все муки, весь ужас предстоящего возмездия ярко рисовались в его голове. Все его способности сосредоточились теперь на том, чтобы найти выход — выход во что бы то ни стало.
Какой-то шорох послышался ему по направлению от террасы.